Роковая страсть, мезальянс и счастливый брак: шесть историй любви из музеев Москвы

Среди экспонатов московских музеев немало молчаливых свидетелей историй любви — счастливой, роковой, несчастной. Одни передавались из уст в уста, другие не выходили за рамки семейных преданий, удивляя лишь посвященных. Становясь прошлым, они обретали новую жизнь в картинах, литературных произведениях и даже зданиях. День всех влюбленных — хороший повод вспомнить некоторые из них. Любовные истории, с которыми связаны экспонаты, рассказывают в Музее Москвы, Музее В.А. Тропинина и московских художников его времени, усадьбах Кусково и Влахернское-Кузьминки.

Прасковья Жемчугова и Николай Шереметев: любовь вне предрассудков 

Это первый из трех портретов графини Прасковьи Ивановны Шереметевой, заказанных ее супругом Николаем Петровичем в 1803 году после ее смерти. Здесь она запечатлена в день венчания — в свадебном платье, с портретом жениха на медальоне, усыпанном бриллиантами. На другом портрете художник изобразил Шереметеву беременной, на третьем — уже на смертном одре.

Это был во многих отношениях неравный союз. Он — граф, она — крепостная. Кроме того, Шереметев был старше своей жены на 15 лет. В имение Шереметевых, которые отбирали по всем своим владениям одаренных крестьянских детей для домашнего театра, она попала совсем ребенком. Дочь кузнеца из Ярославской губернии, у которой обнаружились редкой красоты голос и абсолютный музыкальный слух, поразила всех. Начинающую актрису научили французскому и итальянскому языкам, нотной грамоте, игре на арфе, клавесине и гитаре. Пением, танцами и актерским мастерством с ней занимались лучшие педагоги, которых только могли найти ее влиятельные хозяева. На сцене Прасковья дебютировала в 11 лет, в 1779 году, получив по заведенной у Шереметевых для их крепостных актеров традиции «драгоценный» псевдоним Жемчугова.

Повзрослев, девушка стала примой господского театра, соперничавшего в конце XVIII века с лучшими театрами обеих столиц. Ее лирико-драматическое сопрано не оставило равнодушной даже императрицу Екатерину II, которая после спектакля пожаловала певице перстень с собственной руки. Сражен красотой и талантом Жемчуговой был и молодой граф. Начавшийся в Кускове роман продлился почти 17 лет.

В 1797 году на престол взошел Павел I, с которым Николай Петрович воспитывался в детские годы. Император собирал вокруг себя доверенных людей, и Шереметеву пришлось перебраться в Петербург. Переехала за ним и Прасковья Ивановна — на правах невенчанной жены, или барской барыни, как тогда называли женщин, живущих в фактическом браке. Воспитанная в благочестии, Жемчугова тяжело переживала свое положение.

Сырой столичный климат едва не оказался для певицы фатальным — у нее обострилась чахотка, она стала терять голос. Перепуганный граф дал вольную возлюбленной и ее родне, как только Прасковья немного поправилась, однако быть мужем и женой они по-прежнему не могли. Для этого требовалось высочайшее дозволение, но получить его не могла помочь даже давняя дружба с императором.

Рассчитывая устранить сословную пропасть, Шереметев распорядился выправить бумаги о мнимых польских шляхетских корнях Прасковьи Ивановны, но так и не решился дать им ход. Тайное венчание состоялось в Москве в 1801 году, через семь месяцев после гибели Павла I. Соизволения у нового императора, Александра I, граф Шереметев испрашивать не стал, ограничившись благословением московского митрополита Платона, знакомого с женихом и невестой. Вскоре молодожены вернулись в Петербург, где 3 февраля 1803 года Прасковья Ивановна родила сына, которого назвали Дмитрием. Роды обострили ее старую болезнь, и через три недели графиня скончалась.

Только после похорон Николай Петрович решился уведомить Александра I о своей женитьбе и рождении наследника. «Упадая к стопам Вашего Императорского Величества, дерзаю в горести моей испрашивать одной милости, чтобы осчастливить и подать мне отраду хотя единым начертанием священного слова, что сие не противно воле вашей», — просил он в своем письме. Император не удостоил его письменным ответом, но на словах передал свое милостивое расположение. Фактически это было признание сына Прасковьи Ивановны и Николая Петровича законнорожденным.

На склоне лет в завещательном письме сыну граф объяснил, что он нашел в простолюдинке. Николай Петрович писал: «Разум, искренность, человеколюбие, постоянство и верность пленили меня, ибо они сильнее всех внешних прелестей и очень редки. Они заставили меня попрать светское предубеждение в рассуждении знатности рода и избрать ее моею супругою».

После смерти возлюбленной граф терзался муками совести. Он понимал, что слишком долго скрывал правду, тянул с освобождением Прасковьи, подарившей ему долгожданного наследника ценой собственной жизни, и браком. Даже после смерти она оставалась его путеводной звездой — по заветам жены он направил всю жизненную энергию на помощь нуждающимся. Вдовец тратил на благотворительность столько, что его прозвали графом Милосердовым.

Монументальным памятником Прасковье Ивановне стал открывшийся в 1810 году в Москве Странноприимный дом на Сухаревке «для призрения сирых, старых и немочных». Сейчас в его стенах размещается Научно-исследовательский институт скорой помощи имени Н.В. Склифосовского. В лике одного из ангелов под сводами больничной церкви, построенной легендарным зодчим Джакомо Кваренги, можно разглядеть черты Прасковьи Жемчуговой.

Анна Шереметева и Никита Панин: несостоявшаяся свадьба 

Род Шереметевых пережил в XVIII веке и другую роковую историю, развязка которой, кстати, произошла в тот год, когда будущая графиня Жемчугова только родилась. Героиней стала старшая сестра Николая Петровича Анна, дочь обер-камергера графа Петра Борисовича Шереметева и княжны Варвары Алексеевны Черкасской.

В 14 лет Анна стала фрейлиной императрицы Елизаветы Петровны. Когда на престол взошла Екатерина II, при дворе заговорили, что завидную невесту ждет брак с одним из братьев фаворита императрицы Григория Орлова. Однако к девушке воспылал страстью другой участник заговора, принесшего корону Екатерине, — граф Никита Панин, блестящий дипломат, царедворец, воспитатель будущего императора Павла I и убежденный холостяк. Встреча с красавицей Анной заставила его пересмотреть свое отношение к браку.

Юная графиня часто составляла компанию цесаревичу Павлу Алексеевичу и своему брату Николаю. Возможно, тогда вельможный граф-воспитатель впервые заметил ее. А в начале 1768 года высший свет Петербурга уже обсуждал помолвку Шереметевой и Панина. Свадьбу назначили на май, но состояться ей было не суждено. За две недели до венчания невеста скончалась от черной оспы. Молва приписала ее смерть проискам тайной соперницы. Императрица не позволила Панину даже проститься с Анной, ведь он мог заразиться страшной болезнью, а потом заразить своего воспитанника — наследника престола. Безутешный граф так и остался холостяком, сохранив до самой смерти память о покойной.

Долгое время одна деталь портрета Шереметевой вызывала недоумение: зачем в волосах девушки, одетой по-зимнему, художник изобразил розу? И лишь после того, как полотно просветили рентгеновскими лучами, обнаружилось, что портрет задумывался как свадебный. Иван Аргунов писал молодую графиню в белом подвенечном платье, но после скоропостижной кончины был вынужден «переодеть» ее по просьбе родственников.

Василий Тропинин и Анна Катина: любовь крепостного художника 

«Роковой» портрет графини Шереметевой украшает экспозицию Музея В.А. Тропинина и московских художников его времени. Между тем любовная история самого Василия Андреевича заслуживает отдельного рассказа.

Будущий академик портретной живописи родился крепостным. О том, как развивался роман домашнего художника графа Моркова, а по совместительству маляра и архитектора Василия Андреевича Тропинина с вольной поселянкой Анной Ивановной Катиной, известно мало. Можно лишь сказать, что венчались они в 1807 году в принадлежавшей графу деревне Кукавке Подольской губернии. Таинство проходило в только что освященной церкви, построенной по проекту Тропинина и расписанной им.

Для Анны Катиной брак с крепостным означал, что и она сама, и ее дети от этого брака попадут в неволю. В те времена случалось, что хозяева за заслуги давали вольную своим крепостным, но это редко распространялось на целую семью. Пример тому — судьба отца художника, который в конце жизни получил личную свободу, но его жены и детей барская милость не коснулась, и Тропинин-старший так и остался привязанным к хозяину.

Брак Василия и Анны Тропининых был счастливым. Художник души не чаял в жене и сыне Арсении. Кстати, портрет последнего, выполненный отцом, считается одним из лучших изображений детей в истории русской живописи.

Вольную Тропинин, на тот момент самый популярный портретист Москвы, получил под давлением общественности только в 1823 году, когда ему было 46 лет. Жена и сын обрели свободу спустя пять лет.

Смерть Анны Ивановны в 1855 году стала для Тропинина тяжелым ударом — он практически забросил живопись. Однажды рядом с его студией на Ленивке обосновался гробовщик. Художник, для которого рана от потери была еще слишком свежа, не перенес такого соседства, купил домик в Замоскворечье и съехал с насиженного места, где написал и знаменитый портрет Пушкина, и автопортрет с видом на Кремль. Умер Василий Тропинин в 1858-м, пережив супругу всего на три года.

Сергей Голицын и Александра Гладкова: очарованный странник 

Эксцентричный князь Сергей Михайлович Голицын вошел в историю как директор Голицынской больницы (ныне — Первая градская больница имени Н.И. Пирогова) в Москве и устроитель памятного креста в честь перехода Александра Суворова через Альпы у перевала Сен-Готард в Швейцарии. Однако современники князя обсуждали не только его дела и свершения, но и победы на любовном фронте.

Отец Сергея Михайловича был дипломатом, поэтому его юные годы прошли по месту службы родителя за границей. В России он осел в 18 лет, вступив во владение обширным наследством. На родине Голицын, лишенный сословных предрассудков, не раз эпатировал окружающих. Например, вступив по фамильной традиции в гвардию, записался в купцы первой гильдии и активно занялся коммерцией.

Как-то в 1866 году Сергей Михайлович выписал к себе в имение для развлечения гостей артистов из знаменитого на всю Москву цыганского хора Федора Соколова. Между князем и красавицей-солисткой Александрой Гладковой мгновенно пробежала искра, и уже на следующее утро Голицын отправился в табор к отцу Сашеньки просить ее руки. Разговор длился несколько часов. В конце концов отец вызвал дочь и предоставил ей самой решать, хочет она замуж за богача-князя или нет. Голицын по цыганской традиции увез свою Сашеньку на тройке в родовое имение. Вскоре они обвенчались, а вся Москва еще долго шепталась, что князь заплатил за возлюбленную сумасшедшие отступные.

Первыми гостями молодоженов, проводивших медовый месяц в Кузьминках, оказалась… делегация Северо-Американских Соединенных Штатов, приехавшая в Россию по случаю счастливого спасения императора Александра II во время покушения. Известно, что в гости к хлебосольной паре заглядывал и снимавший дачу неподалеку Федор Достоевский. И только московское дворянство избегало визитов в имение князя, не простив ему женитьбы на цыганской певице.

Брак продлился семь лет, у Голицыных родились два мальчика и три девочки. Но в 1873 году пылкий князь увлекся новой любовью и покинул жену и детей. Оставив им свою фамилию и усадьбу, он перебрался в другое имение.

Впрочем, и этот роман не стал для него последним. Сергей Михайлович женился еще трижды, и каждый раз по любви, а Александра Осиповна замуж больше не вышла, посвятив себя детям и внукам. Историю их любви Николай Лесков использовал в повести «Очарованный странник», завершенной в последний год их семейного счастья.

Две истории любви начала ХХ века 

Имена и подробности жизни действующих лиц романтических историй не всегда сохраняются, но от этого последние не становятся менее интересными и трогательными. Познакомившись с ними, посмотрите другими глазами, например, на пару экспонатов выставки «Старая квартира» в Музее Москвы, где собраны тысячи вещей, принадлежавших москвичам в разные времена.

Голубой в горошек платочек из каморки рабочего. Известно, что он был подарен девушке Кате перед тем, как она поехала в город на заработки. Юноша, подаривший ей этот платок, не смог на ней жениться — по мнению ее родителей, он был недостаточно состоятелен. Они выдали дочь замуж за более обеспеченного человека, пути Кати и ее первого возлюбленного разошлись. Больше они никогда не встретились. Платочек — единственное, что осталось у нее на память от любившего ее человека, — Катя хранила всю жизнь. Сначала прятала за иконами, потом — в специальной коробке. Больше об этой истории ничего не известно.

Фарфоровая чашка 1930-х годов с агитационным рисунком и надписью «Крепи колхоз!» из комнаты нэпмана. Когда-то она была подарком некоего Егора Николаева на день рождения его девушке Наташе. Ее девичья фамилия до нашего времени не дошла. Зато известно, что такой подарок Наташе не понравился — она предпочитала вещи более романтичные, например цветы, ходила в шелковых чулочках и красивых платьях. Егор, председатель комсомольской ячейки, осуждал ее за любовь к «роскоши», но любил свою Наташу от этого не меньше. Они поженились, но долго и счастливо не прожили. Оба пропали в жерновах истории в 1937 году.

Материал подготовлен совместно с агентством «Мосгортур».