От встречи до разлуки. Гид по двум новым выставкам Дома-музея Марины Цветаевой

В Доме-музее Марины Цветаевой открылись выставки «От Гагаринского до Трехпрудного» и «Разлука». Обе посвящены роли, которую сыграл в судьбе поэта дом в Борисоглебском переулке, — одна как бы предваряет, а другая завершает время, прожитое здесь. Первая выставка рассказывает о том, как квартира, в которую супруги Марина Цветаева и Сергей Эфрон въехали в 1914 году, объединила черты домов их детства. «Разлука» говорит о жизни Цветаевой накануне эмиграции. Тут она переживала разлуку с мужем, смерть младшей дочери, теряла друзей, готовилась к отъезду из страны.

Экскурсию по двум выставкам для mos.ru провела Наталья Шаинян, их куратор, старший научный сотрудник музея.

От Гагаринского до Трехпрудного. Цветаевы

Если посмотреть на карту Москвы, можно заметить, что Борисоглебский переулок, где находится Дом-музей Марины Цветаевой, расположен между Трехпрудным и Гагаринским переулками. В Трехпрудном был дом семьи Цветаевых, а в Гагаринском жили Эфроны. Усадьбы не сохранились, но, судя по воспоминаниям Марины Ивановны и Сергея Яковлевича, у них было много общего: обе состояли из главного дома, флигелей и зеленого двора; в Гагаринском был и сад с беседками. Выставка состоит из трех разделов, представляющих два утраченных родовых гнезда и общее, семейное, свитое в Борисоглебском.

Здесь можно увидеть предметы, принадлежавшие когда-то обитателям старинных домов, отражающие их вкусы и увлечения. Например, научные труды и отчеты о создании первого в России Музея изящных искусств (ныне — Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина), которые принадлежали его основателю Ивану Владимировичу, отцу Марины Цветаевой. Он был известным ученым, специалистом по древним языкам, блестящим знатоком античного искусства, профессором Московского университета.

Мария Александровна, мать Марины Цветаевой, страстно любила музыку. Она играла на рояле и мандолине, учила музыке дочерей, из которых талант и слух обнаружились у старшей. Мать отдала Мусю (так она звала будущего поэта) в первую частную музыкальную школу в Москве, где девочка училась по классу фортепиано. Мария Александровна присылала основательнице школы Валентине Зограф-Плаксиной открытки с портретами композиторов — эти послания с подробностями домашней жизни можно увидеть на выставке, их предоставила Российская государственная библиотека искусств.

Представленная на выставке посуда впервые вернулась в Москву после того, как покинула дом в Трехпрудном переулке. Чашки, тарелки и другие предметы, к которым прикасалась рука поэта, приехали из Тарусского и Ново-Талицкого музеев семьи Цветаевых, они входят в собрания Ивановского государственного историко-краеведческого музея имени Д.Г. Бурылина и Калужского объединенного музея-заповедника. Среди экспонатов — чайная пара и молочник конца XIX века из дома Цветаевых, каминные часы и бронзовый подсвечник, а также предметы из фондов московского музея, например серебряная чайная ложка 1886 года, которая, по легенде, была подарена отцом новорожденной Марине «на зубок».

Семейных снимков почти не осталось, известна одна фотография, где вся семья в сборе, — она сделана в 1902 году в тарусском имении Песочном (имение не сохранилось — было уничтожено в советское время). Со снимка на гостей смотрят Иван Владимирович Цветаев, его супруга, еще совсем маленькие Марина и Анастасия и дети постарше — Валерия и Андрей. Именно старшие и сохранили большинство представленных на выставке вещей родителей.

От Гагаринского до Трехпрудного. Эфроны

Сергей Эфрон с большой теплотой вспоминал свой дом в Гагаринском переулке.

«Это было настоящее дворянское гнездо. Зала с двумя рядами окон, колоннами и хорами; стеклянная галерея; зимний сад; портретная, увешанная портретами и дагерротипами в черных и золотых овальных рамах; заставленная мебелью красного дерева диванная; тесный и уютный мезонин, соединенный с низом крутой и узкой лесенкой; расписные потолки; полукруглые окна», — писал он в «Автобиографии».

Его мать Елизавета Петровна, урожденная Дурново, происходила из аристократической московской семьи. В юности ее увлекли идеи народовольчества, в кругах единомышленников она встретила своего будущего мужа Якова Эфрона. Многое из того, что окружало их в повседневной жизни, теперь хранится в фонде Дома-музея Марины Цветаевой. Мемориальные предметы были принесены в дар наследниками.

Елизавета Петровна увлекалась рисованием и, как это было модно в то время, копировала известные полотна. Самая масштабная из представленных на выставке картин, «Святая Агата» (1870-е годы), копия картины Франческо Гуарино, итальянского мастера эпохи барокко, экспонируется впервые.

Также есть предметы столового сервиза Елизаветы Петровны, изготовленные на фабрике Гарднера в 1870–1880-х годах. Еще один интересный экспонат — блюдо фарфорового завода Попова (1861–1874), принадлежавшее деду Сергея. На нем надпись: «Мировому Посреднику Петру Аполлоновичу Дурново от благодарных крестьян Митинской Волости».

Многие вещи, напоминавшие Марине и Сергею о детстве, они привезли в Борисоглебский. Трудные годы после революции и последующая эмиграция не позволили почти ничего сохранить, но через десятилетия на чердаке дома обнаружилось несколько сокровищ, представленных сегодня в витринах: ваза с росписью, визитная карточка, книга. Последняя заслуживает отдельного внимания: это подарок Марины Цветаевой мужу — сочинения ее любимого Байрона в переводе русских поэтов (1864). Два тома она переплела в один, на титульном листе написала: «Сергей Эфрон. — Москва, 1915». Это был счастливый год перед жестокими испытаниями. Еще один подарок поэта, на этот раз сестре мужа, — янтарные бусы кустарной работы (начало XX века).

Разлука. Напоминания о друзьях

Выставка «Разлука» располагается на антресольном этаже квартиры, в бывшей кухне и мансарде. Она посвящена последнему периоду жизни Цветаевой в доме в Борисоглебском переулке — с июня 1920-го по май 1922-го. Этот период ее жизни можно охарактеризовать как непрекращающуюся черную полосу, прощание со многим, что было ей дорого. Потеряв в феврале 1920 года младшую дочь Ирину, Цветаева горько переживает эту потерю и свое одиночество, все сильнее ощущает отчужденность от новой советской действительности, все больше думает об отъезде, печалится, видя, как квартира, в которой она была счастлива, превращается в коммуналку, полную чужих людей.

Двенадцать героев выставки — те, кто дорог поэту, кто более прочих в это время занимает ее мысли и сердце; но почти никого из них нет рядом. Предметы, представленные здесь, символизируют того или иного важного для Цветаевой человека, передают его характерные черты, но не принадлежали им на самом деле. Настольный колокольчик начала XX века здесь — символ Александра Блока, которого она сравнивала с серебряными колокольчиками. Его стихотворение «Седое утро» было ее любимым.

Утреет. С богом! По домам!

Позвякивают колокольцы.

Ты хладно жмешь к моим губам

Свои серебряные кольцы…

Цветаева восхищалась Блоком издали, не решалась к нему подойти, познакомиться лично. Зато с Константином Бальмонтом ее связывала по-настоящему крепкая дружба. По возрасту он годился ей в отцы, но казался сверстником, а то и младшим — столько в нем было веселья, ребячливости, шаловливости. Она вспоминала позднее, как Бальмонт, попав в лечебницу на склоне лет, просил супругу прислать ему «пузырьки духов»: «фиалку, сирень, лаванду, гвоздику, а главное — розу и еще гелиотроп, что найдешь — для всех сиделок…» Именно поэтому флакончик из-под духов конца XIX века — экспонат, который напоминает на выставке о Бальмонте.

Курительная трубка конца XX века ассоциируется с Ильей Эренбургом — именно он отыскал в Европе Сергея Эфрона, а потом помог уехать и самой Цветаевой. Эта трубка не принадлежала ему, но известно, что он практически не расставался с подобной. На выставке есть напоминание об еще одном ее близком друге — поэте, переводчике, критике Максимилиане Волошине, в коктебельском доме которого она когда-то познакомилась с Эфроном. Из Москвы она увезла серийную десертную тарелку конца XIX века, такую же гости могут увидеть на выставке. На тарелке изображены джунгли, через которые пробирается лев.

«Грива, переходящая в бороду, а из-под гривы маленькие белые сверла глаз. Этот лев самый похожий из всех портретов Макса», — в шутку писала Цветаева.

Разлука. Напоминания о родных

В советской Москве Цветаева очень тяжело переживала отсутствие рядом родных. В 1921 году она смогла устроить переезд своей младшей сестры Анастасии из Крыма. Как и старшая сестра, Анастасия в годы Гражданской войны голодала, боролась за выживание, потеряла одного из детей. Марина Ивановна хотела хоть немного облегчить ей жизнь. Однако, когда долгожданная встреча состоялась, обе были немного разочарованы, они уже почти не понимали друг друга. Анастасия стала наводить уют, мыть, убирать, а Марина, которая мыслями была уже далеко, говорила: «Не трать силы, мне это все уже не нужно». Об этом периоде гостям напоминает спиртовка первой половины XX века — без этой вещи не могли обойтись в квартирах того времени.

Есть здесь и две вещи, имеющие непосредственное отношение к Цветаевой, те, которые она держала в руках, — это, например, кукла конца XIX века, принадлежавшая ее дочери Ариадне. Марина Ивановна называла девочку Психеей (так в древнегреческой мифологии называлось олицетворение души), Аля стала матери лучшей собеседницей, помощницей, спутницей. Покидая страну, мать и дочь взяли с собой небольшой багаж, в котором нашлось место и кукле.

«Багаж наш — сундучок с рукописями, чемодан, портплед, все — за исключением овальной густоплетеной корзины с “хозяйством” — было упаковано, затянуто ремнями и лежало у дверей столовой», — писала позже Ариадна Эфрон.

Она также упоминает «список драгоценностей», которые они взяли за границу. Туда вошли карандашница, тарелка со львом, швейная коробка, кофейник, новая синяя кружка, иголки для примуса, бархатный лев.

Рядом с куклой — сборник стихов «Разлука», опубликованный в 1922 году в Берлине, а написанный здесь, в доме в Борисоглебском. В честь книги и назвали выставку. Именно этот экземпляр Цветаева, будучи уже за границей, отправила сестре в Москву, с надписью: «Дорогой Асе — На память о нашей второй встрече в Москве, летом 1921 года».

Впоследствии в эмиграции Цветаева меняла страны, города, адреса, мечтая о четырех стенах, где могла бы в спокойствии писать стихи, — так, как когда-то в этом доме. Из кухни можно подняться в мансарду, которая не была жилой комнатой никого из членов семьи. Художник выставки Василина Харламова создала в этом помещении инсталляцию — образ разоренного письменного стола, словно покинутого в спешке: ящики выдвинуты, сам стол опрокинут. Напротив него — интерактивный экран, представляющий собой виртуальное хранилище авторских книг, составленных Цветаевой из произведений, написанных здесь и вышедших в советских и эмигрантских издательствах почти одновременно, в 1922 году и чуть позднее — это «Версты», «Конец Казановы», «Царь-девица», «Стихи к Блоку», «Психея» и другие. 1922-й — время, когда поэзия Цветаевой стала по-настоящему известной благодаря этим изданиям. Все их можно перелистать и увидеть выбранные Цветаевой эпиграфы и оставленные ею посвящения — такие как, например, «Дочери моей Ариадне…». Каждая сопровождается рассказом о поэте.

Разлука Цветаевой с мужем завершилась летом 1922-го, разлука с родиной только началась.